Судьба Цветаевой, пожалуй, самая трагическая, жестокая, страшная по сравнению с судьбами других великих поэтов её эпохи.

«Детство лучше сказки»

Ранние годы Цветаевой были почти идиллией. Их она будет вспоминать всю жизнь, так вкусно, чувственно описывать и в стихах, и в прозе: «Ты дал мне детство лучше сказки - и дай мне смерть в 17 лет!» Марина, «трудный подросток», всерьёз хотела покончить с собой - застрелиться прилюдно в театре. Начала курить, пристрастилась к рябиновой настойке, страстно влюбилась. Из гимназии исключили за вольнодумие. А ещё она тайно писала стихи, на свои деньги издала «Вечерний альбом».

Её детство прошло близ Тверского бульвара, у Патриарших прудов («В переулок зайди  Трёхпрудный, эту душу моей души»), в особняке с целым штатом прислуги, одноэтажном, деревянном, без электричества, со своими керосиновыми лампами, с выездами на прогулку, а летом - в Тарусу, на Оку. Жили и в Европе. 

Цветаева обожала Москву, почти всю исходив пешком, воспевала в стихах. Но, вернувшись из Парижа в 1939-м, больше своего жилья не имела. Весь последний год своей жизни скиталась, бездомная, брошенная, порой с сыном и скарбом, бродила часами по бульварам. «Мы, Цветаевы, Москву задарили (музей, три фамильные библиотеки. - Ред.), а она меня не вмещает, вышвыривает. Я ведь не на памятную доску на доме претендую - на письменный стол, пол под ним, потолок и вокруг четыре стены», - писала она.

Дома, ставшие стихами. Цветаева была влюблена в... одну из своих квартир

Подробнее

Всегда сама по себе

1917 год безжалостно расколол жизнь 25-летней Цветаевой, дворянки, богатой наследницы (мать и отец умерли), замужней дамы, из круглощёкой румяной крупной барышни превратившейся в красавицу с тонкой талией и зелёными глазами, уже заметного поэта. 

Цветаева, её поэзия и проза - это чистая искренность, страстность, вольница, музыка. «Её стихи читать невозможно - поются!» - писал Андрей Белый, сравнивая их с 5-й симфонией Бетховена. Стихи Цветаевой никак не причислить к  женской поэзии, которую именитые поэты считали «милыми пустяками», «вышиванием по канве» (именно в таких терминах о ней писали и Брюсов, и Гумилёв, и даже Мандельштам, после романтических отношений с Мариной Ивановной ставший «антицветаевцем»). 

Цветаева всегда была сама по себе, не состояла ни в каких «течениях» и  «измах». Одна - со своей особостью, инакостью, гордой статью, дерзостью. 

Зарабатывать стихами пока нет нужды. Она любит мужа Сергея Эфрона, у неё свой дом, уже две дочери. «Я просто живу, наряжаюсь, люблю свою кошку и пишу стихи…» Последние месяцы счастья: «Я от природы весёлая. Счастливому человеку жизнь должна радоваться, поддерживать его в этом редком даре, потому что от него идёт счастье. От меня - шло. Здорово шло».

«Адовы качели» 

Но маятник судьбы, «адовы качели», резко качнулся. В 1920-м она напишет: «Как мне хочется потихонечку умереть». Ещё позже - «И к имени моему - Марина - прибавьте «мученица», а незадолго до гибели - «Уже год я ищу глазами крюк». И о том, что «зажилась на Красной Руси», которую ненавидела и которая её... нет, не убила прямо - стёрла, затравила, медленно и верно подвела к петле.

«Марина, вы похожи на страшную деревенскую старуху», - скажет ей, 48-летней, сын Георгий, долгожданный, вымоленный, выстраданный, одарённейший мальчик. Одно из последних впечатлений окружающих о Цветаевой: на палубе теплохода, который вёз писательские семьи из Москвы в эвакуацию в Чистополь в 1941-м, старуха с застывшим в глазах страхом пытается продавать пассажирам яркие мотки шерсти (книги, одежда, прочие вещи ещё в Москве распроданы - кроме шерсти, купленной ещё в Париже, продать уже нечего). Клубки рассыпались по палубе, старуха подбирает их, а потом покупает лепёшку с сыром высокому красивому юноше. Сыну, накормить которого стало для матери манией и который вскоре напишет другу: «Марина Ивановна повесилась. И я её одобряю». 

Дочь её, первенец Аля, Ариадна, подруга и помощница, 10 лет провела в лагерях и 6 - в ссылке после двух арестов. Вторая дочь Ирина умерла, не дожив до 3 лет, в 1920-е, в приюте в Москве - от голода и слабости. Мужа Сергея Эфрона расстреляли не то в Орловском централе, не то в подмосковной Коммунарке - на расстрельном полигоне НКВД - в 1941 году. О судьбе мужа, своего «белого лебедя», белогвардейского офицера из первого, Донского призыва, убеждённого антибольшевика, превратившегося в эмиграции в просоветского лидера Союза возвращения на родину, завербованного в агенты советской разведки и провалившегося, Марина Ивановна не знала. Как и о судьбе Али, и сестры Анастасии, пережившей два ареста, лагеря и поселение на Дальнем Востоке. Сын погиб в 19 лет, в 1944-м, в бою под Оршей. От семьи Марины Ивановны осталась одна могила на всех - Ариадны - в Тарусе. Цветаевский род прервался навсегда, а творчество Цветаевой на родине «закрыли» на 40 лет.

«Убийство от режима». Как погибла поэт Марина Цветаева

Страсти по Марине

Невольно думается: а если и впрямь Цветаевой дана была бы «смерть в 17 лет»? И она не прошла бы свои круги ада, три войны, кровавые ужасы революции, гибель и аресты близких, нищету, голод, отверженность, унижения (в Елабуге в овощном хозяйстве ей в работе отказали, но дали 50 рублей - просто так, она не взяла). Так (или почти так) обстояло дело и в Чехии, и в Париже, и в эвакуации, где перед гибелью пыталась устроиться посудомойкой, - отказ. Но тогда не было бы великого поэта, её мощного, страстного, трагического, гениального творчества. Её не печатали, не давали работы, её предавали, отвергали, вынудили скитаться, голодать. Проходя как-то со знакомой по Тверской, она подобрала полусгнившую луковку: «В Париже я на всю семью варила суп из подобранного на рынке». Она колола, пилила, таскала дрова, воду, мешки с мукой, варила мороженую картошку в самоваре, стирала, исхаживала километры - доставала еду, собирала скудные пайки. Она и повесилась, не сняв фартука, оставив 3 письма и сковородку жареной рыбы - сыну. В одном доме, где она читала свои стихи, восторженный юноша спросил: «Почему у вас такие чёрные руки?» - и кинулся целовать их. Цветаева ответила: «Потому что я всё время чищу картошку». 

Сколько исписано по всему миру страниц о личной жизни Цветаевой, о многих её романах, реальных и эпистолярных, едва ли не столько же, сколько и о её стихах, которым, предрекала она, «как драгоценным винам, настанет свой черёд». О её непереносимом характере, высокомерии, о скандальной страсти к Софии Парнок… «Марина - человек страстей», - писал Волошину Эфрон, всё прощавший боготворимой им жене. Первая её страсть, сразу после свадьбы, - брат мужа Пётр, вскоре умерший от чахотки. Затем - София Парнок. Но, когда после долгой разлуки и безвестия «нашёлся» в Чехии муж, она написала ему: «Мой Серёженька! Если Бог сделает это чудо - чтобы Вы были живы, я буду ходить за Вами, как собака…»

Цветаева за ним и поехала - сначала в эмиграцию, затем обратно, на погибель, в Россию. «Его доверие могло быть обмануто, моё к нему - неизменно», - сказала она на допросе в парижской полиции после  исчезновения «отозванного» в СССР «агента Андреева» - Эфрона. «Так вдвоём и канем в ночь - одноколыбельники», - пророчила она. Они и ушли друг за другом в роковом 1941-м. 

Есть камень на высоком берегу Оки, у дороги в Тарусу: «Здесь хотела бы лежать Марина Цветаева». Хотела, говорила, писала об этом, но даже этому её желанию не суждено было исполниться. Уходя, она написала: «Простите - не вынесла».